Реферат: Юрген Хабермас о колонизации жизненного мира системами

КАЗАНСКИЙ (ПРИВОЛЖСКИЙ) ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Факультет журналистики и социологии

Кафедра социологии

Реферат

по дисциплине «История современной западной социологии»

на тему

Юрген Хабермас о колонизации жизненного мира системами

Реферат выполнен

студенткой 3 курса

Минвалеева А.Д.

Преподаватель:

Егорова Л.Г.

Казань – 2011

Содержание

Биография и воззрения Ю. Хабермаса

Колонизация жизненного мира системами

Список литературы

Биография и воззрения Юргена Хабермаса

Юрген Хабермас — немецкий философ и социолог, начинавший свою деятельность в рамках Франкфуртской школы. Родился в Дюссельдорфе 18 июня 1929. Изучал философию, историю и психологию в университетах Гёттингена (1949—1950), Цюриха (1950—1951) и Бонна (1951—1954). В 1954 защитил под руководством Э.Ротхакера докторскую диссертацию о философии Шеллинга. С 1956 по 1959 – ассистент в Институте социальных исследований во Франкфурте-на-Майне, руководимом Максом Хоркхаймером, а в 1980–1983 – директор этого института. С 1964 по 1971 (и с 1983) – профессор философии и социологии Франкфуртского университета. С 1971 по 1980 – директор Института Макса Планка (в Штарнберге).

Деятельность социолога и философа начинал как последователь Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно. В 1965 занял кафедру Макса Хоркхаймера во Франкфурте-на-Майне. Преподавал в Гейдельбергском университете. Выдвинулся в наиболее видные представители «второго поколения» теоретиков Франкфуртской школы. В середине 1960-х годов стал идеологом студенческого движения. Но в дни выступлений студентов в 1968 году отмежевался от радикального крыла студенчества, обвинив его руководителей в «левом фашизме». С конца 1960-х годов занимал позиции умеренного социал-демократа.

В 1970-х годах осуществлял программу исследований, соответствовавшую общему направлению Социал-демократической партии Германии. Её Хабермас стремился корректировать в духе идеалов Просвещения – эмансипации и равенства.

Проведя десятилетие в Институте имени Макса Планка по исследованию условий жизни научно-технического мира в Штарнберге неподалёку от Мюнхена, из-за расхождения во мнениях с коллегами в 1981 году вернулся во Франкфурт. С 1983 года до ухода на пенсию в 1994 году занимал кафедру философии в университете.

Автор множества работ. Основные из них — “Теория и практика” (1963); “К реконструкции исторического материализма” (1967); “К вопросу о логике социальных наук” (1977); “Запоздавшая революция” (1990); “Тексты и контексты” (1991); “Включение Другого. Основы политической теории” (1997). Испытав заметное влияние марксизма (особенно в ранней работе “Познание и интерес”), в дальнейшем Хабермас все более отходит не только от него, но и от неомарксистской критической теории общества, разработанной Франкфуртской школой, влияние которой сам Хабермас усматривал, прежде всего, в его “особом интересе к тем факторам, которые препятствуют социальной и культурной интеграции”. В работе “Проблема легитимации в позднем капитализме” Хабермас различает системный кризис (перепроизводство) и “кризис идентичности” (Identitätskrise), ведущий к нарушению социальной интеграции и личностной идентичности членов общества. “Основное противоречие капиталистической системы ведет к тому, что certis paribus либо экономическая система не производит в должной мере потребительских товаров, либо административная не осуществляет в требуемой мере рациональные решения, либо система легитимации не обеспечивает в должной мере генерализирующие мотивации, либо социокультурная система не генерирует в нужной мере смыслы, мотивирующие действия”.

Еще до появления “Теории коммуникативного действия” (1981) Хабермас противопоставил инструментальному действию (сфера труда, оперирующая критериями эффективности) действие коммуникативное — такое взаимодействие (по крайней мере, двух) индивидов, которое упорядочивается согласно обязательным нормам. Инструментальное действие ориентировано на успех, коммуникативное — на взаимопонимание действующих индивидов, их консенсус. Соответственно Хабермас различал рациональность инструментальную (понятие заимствовано у М. Вебера) и коммуникативную. В более поздних работах он выделяет четыре типа действия: стратегическое (частью его становится инструментальное действие), норморегулирующее, экспрессивное (драматургическое) и коммуникативное.

Главную особенность развития человечества на рубеже 20 и 21 вв. Хабермас усматривает в том, что определенное облегчение эксплуатации в экономической сфере сопровождается деформацией (под воздействием, в частности, средств массовой информации и массовой культуры) структур жизненного мира (жизни семьи, быта, отдыха, досуга, мира мыслей и чувств индивида), которые и превращаются в “чуждые” ему формы и координации действия.

В последние десятилетия Хабермас активно участвовал в дискуссиях: о “модерне” и “постмодерне” (Der philosophische Diskurs der Moderne. Fr./M., 1988: размежевание в истолковании культуры Нового времени с концепциями Хайдеггера, Лакана, Фуко, Деррида и др.), по проблемам либерализма и коммунитаризма (полемика с Дж. Роулзом, Р. Дворкиным и др.), по проблемам права, демократии, правового государства, административной власти, конституции. Хабермас подвергает критике отрыв административной власти от коммуникативного действия, от новых моральных норм, возникающих в обществе. “Либеральная архитектоника государства и общества” дополняется у Хабермаса тем, что наряду с государственной властью и централизующим воздействием рынка он выдвигает в качестве третьего (и преимущественного) источника общественной интеграции “солидарность, ориентирование общей воли” (“Фактичность и значимость” — Faktizität und Geltung, 1992), демократическое правовое государство толкуется им как “открытый проект”, а демократия — как подвижное, оперативное понятие (Verfahrensbegriff der Demokratie).

Вместе с К.-О. Апелем Хабермас еще в 70-х гг. предложил дополнить основанные на концепции Канта “монологические позиции” “автономистской”, т. е. индивидуалистической, этики этической моделью коммуникативности и дискурса. В разрабатываемой Хабермасом этике дискурса, в которой “место категорического императива занимает опыт моральной аргументации” (Erläuterung zur Diskursethik. Fr./M., 1991, S. 12), он предлагает учитывать не только значимость твердых нравственных норм, но и степень возможной солидарности личностей, участвующих в дискурсе.

В цикле докладов, прочитанных Хабермасом в Лондонском Королевском институте философии в 1997—98, он, полемизируя с различными концепциями аналитической философии (в частности, X. Патнэма и М. Дэммита), изложил проект широкомасштабного теоретического синтеза, включающего теорию языка и “речевой коммуникации” в целостную концепцию коммуникативного действия.

Колонизация жизненного мира системами

хабермас колонизация жизненный концепция

Большое значение в концепции Хабермаса получает понятие “жизненного мира” (Lebenswelt), которое он заимствовал у Э. Гуссерля, объединив его с “символическим интеракционизмом” Дж. Мида.

Помимо инструментальной рациональности, нацеленной на достижение эффективности (которую обыкновенно и выделяют социологи), Хабермас выделяет также более фундаментальную – коммуникативную рациональность, которая строится на взаимопонимании и направлена на него.

Коммуникативная рациональность сопряжена с жизненным миром – символическим миром смыслов, а инструментальная – с системным миром, включение в который для человека происходит с помощью инструментальных действий, реализации целей в отношении конкретных объектов. Мир сначала постигается как системный, который исторически предшествует жизненному миру. Общество – это одновременно и системный, и жизненный мир.

«Жизненный мир обладает не только функцией формирования контекста коммуникативного действия. Одновременно это резервуар, из которого участники коммуникации черпают убеждения, чтобы в ситуации возникшей потребности во взаимопонимании предложить интерпретации, пригодные для достижения консенсуса. В качестве ресурса жизненный мир конститутивен для процессов взаимопонимания... Мы можем представить себе жизненный мир, поскольку он привлечен к рассмотрению в качестве ресурса интерпретаций, как организованный в языке запас изначальных допущений, предпочтений, которые воспроизводятся в виде культурной традиции».

Коммуникативное действие служит и укреплению традиции, и обновлению культурного потенциала, равно как социальной интеракции и формированию солидарности; в аспекте социализации оно способствует формированию личности и личностной идентификации.

В работе «Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма» Хабермас использует концепцию взаимодействия жизненного и системного миров для того, чтобы доказать недостатки марксисткой интерпретации позднего капитализма и особенно государственного вмешательства, массовой демократии и государства всеобщего благоденствия, а также роли культуры. Теория кризисов, сформулированная только в экономических терминах (как в марксизме), по мнению Хабермаса, несостоятельна. Здесь обнаруживается противоречие между демократией и капитализмом: «Нормативный смысл демократии сводится к следующей теоретической формуле: интегрированные в системы сферы действия должны функционировать, не нарушая целостности жизненного мира, т. е. сферы действия должны занимать подчиненное положение по отношению к социальной целостности... Внутренняя логика системы капитализма сводится к следующей теоретической формуле: системно интегрированные сферы действия должны, если потребуется, функционировать даже ценой технизации жизненного мира». Напряженные отношения между капитализмом и демократией, обусловленные конкуренцией между двумя противоположными принципами социальной интеграции, с помощью парадокса описывает К. Оффе: «Капиталистические общества отличаются от всех других обществ не способом собственного воспроизводства, т. е. согласованности принципов целости и системности общества, но тем, что эта основная для всех обществ проблема решается одновременно двумя логически взаимоисключающими способами: полным вычленением, т. е. приватизацией производства, и его политизацией или обобществлением. Обе стратегии перекрещиваются и обоюдно нейтрализуются. В результате система неизменно сталкивается с дилеммой: она должна абстрагироваться от нормативных правил действия и смысловых отношений субъектов и в то же время не в состоянии сделать этого. Политическая нейтрализация сфер труда, производства и распределения утверждается и опровергается одновременно». Этот парадокс Хабермас выражает и с помощью следующего примера: партии, если они приходят к власти или хотят ее сохранить, должны одновременно завоевать доверие масс и частных инвесторов. Оба императива сталкиваются прежде всего в общественно-политической сфере, где автономия жизненного мира должна быть защищена от действий административной системы. ««Общественное мнение», охраняющее жизненный мир, имеет смысл, отличный от точки зрения государственного аппарата, выражающего интересы системы» (Луман).

Жизненный мир не только вступает в противоречие с системным, но и подавляется им: «Политическая система обеспечивает лояльность масс как конструктивным, так и селективным способом. В первом случае — выдвигая проекты социальных программ на государственном уровне, во втором — исключая из публичных дискуссий определенные темы и сообщения. Последнее достигается с помощью либо социально-структурных фильтров доступа к формированию общественного мнения, либо деформацией структур общественной коммуникации с помощью бюрократических методов, либо манипулированием потоками информации. Взаимодействием этих переменных объясняются существенные расхождения между символическими презентациями позиций политических элит и реальными процессами принятия решений в рамках политической системы. Этому соответствует и вычленение роли избирателя, к которой, в общем, и свелось участие в процессах политического управления. Принятое в результате выборов решение определяет в целом только персоналии руководящего состава, а его мотивы оказываются за пределами дискурсивного контекста, воздействующего на волеизъявление. Такой механизм нейтрализует возможности политического участия, которые в правовом отношении открыты для гражданина государства».

Хабермас демонстрирует, как поздний капитализм по-своему использует относительное расхождение между системой и жизненным миром. Классовая структура, перемещенная из жизненного мира в систему, теряет свою исторически конкретную форму. Неравное распределение социальных благ теперь отражает структуру привилегий, которые нельзя больше объяснять исключительно классовым положением. Прежние источники неравенства, конечно, сохраняются. Тяготы, связанные с самим характером наемного труда, облегчаются, по меньшей мере субъективно, если не «гуманизацией» рабочего места, то наличием денежных компенсаций или юридически оформленных гарантий. Это значительно снижает напряжение, ущерб и риск, которые связаны обычно со статусом рабочих и служащих. Роль работающего по найму теряет свои болезненно пролетарские черты благодаря непрерывному повышению жизненного уровня, хотя и дифференцированного по социальным слоям. Ограждение частной сферы от очевидных последствий действующих в мире труда императивов системы лишило взрывной силы конфликты, которые возникают в области распределения. (Здесь размышления Хабермаса очень созвучны с мыслями Герберта Маркузе, изложенными в «Одномерном человеке»: «В условиях повышающегося уровня жизни неподчинение системе кажется социально бессмысленным, и уж тем более в том случае, когда это сулит ощутимые экономические и политические невыгоды и грозит нарушением бесперебойной деятельности целого» [3, с.18]). Это новое равновесие, установившееся между нормализовавшейся профессиональной ролью и возросшей по своей значимости ролью потребителя, является результатом деятельности государства с развитой системой социальной защиты, осуществляемой в легитимных условиях массовой демократии. Хабермас пишет о «возросшей и вместе с тем ставшей одновременно нейтральной ролью гражданина и искусственно раздутой ролью клиента», где «роль клиента облегчает груз последствий институционализации отчужденного модуса участия, так же как роль потребителя облегчает тяжесть отчужденного труда». Таким образом, подобная ситуация не вписывается в марксистскую модель и по выражению Хабермаса «приводит марксистов в раздражение» (исключением, по его мнению, являются только Адорно и Маркузе). Теория классового сознания не находит эмпирического подтверждения, она уже неприменима к обществу, в котором все труднее выделить специфически классовые миры.

Более того, в позднекапиталистическом обществе структуры рационализированного жизненного мира все больше утрачивают возможности для формирования идеологии. Но говорить о «конце идеологии», считает Хабермас, еще не приходится, поскольку такими обществами найден «какой-то функциональный заменитель идеологических построений». На место позитивной задачи удовлетворения определенной потребности в идеологическом обосновании выдвинулось негативное требование подавить в зародыше любые попытки создать целостную идеологическую интерпретацию. Мир жизни всегда конституируется в форме глобального знания, интерсубъективно разделенного между членами общества. Таким образом, приемлемой заменой отсутствующих ныне идеологий может быть попросту то обстоятельство, что повседневные знания, появляющиеся в целостной форме, остаются рассеянными или, по крайней мере, никогда не достигают такого уровня артикуляции, когда только одно знание может быть принято как имеющее силу в соответствии со стандартами современной культуры. Происходит ограбление повседневного сознания, оно лишается своей способности к синтезированию, становится фрагментированным. Что-то подобное и происходит в действительности. Характерная для западного рационализма дифференциация науки, морали и искусства не только приводит к их обособленному существованию как отдельных сфер, разрабатываемых специалистами, но и к их отделению от самобытно развивающегося в процессе повседневной практики потока традиций. Этот раскол снова и снова заявляет о себе как проблема. Попытки упразднить «философию» и искусство были бунтом против структур, которые подчинили повседневное сознание стандартам эксклюзивных экспертных культур, творимых специалистами, развивающихся в соответствии со своей собственной логикой и недоступных широким массам. Повседневное сознание, отосланное к традициям, претензии которых на значимость уже отвергнуты, оказывается вне сферы влияния традиционализма и пребывает в состоянии безнадежного распада. Место «ложного» занимает «фрагментированное» сознание, которое препятствует просвещению с помощью механизма овеществления. Только таким образом выполняются условия колонизации жизненного мира: императивы автономных подсистем, сбросив идеологические покровы, завоевывают, подобно колонизаторам, пришедшим в первобытное общество, жизненный мир извне и навязывают ему процесс ассимиляции. При этом рассеянные осколки культуры периферии не складываются в целостную картину, позволяющую ясно представить сущность игры, в которой участвуют метрополии и мировой рынок.

Таким образом, считает Хабермас, теория позднекапиталистического овеществления, переформулированная в терминах системы и жизненного мира, должна быть дополнена анализом культурного модерна, который идет на смену устаревшей теории классового сознания. Вместо того чтобы заниматься критикой идеологии, этот анализ должен объяснить культурное обнищание и фрагментацию повседневного сознания. Вместо того чтобы гнаться по теряющемуся следу революционного сознания, он должен исследовать условия воссоединения рационализированной культуры и повседневной коммуникации, зависящей от жизненно важных традиций.

Список литературы и источников

1. Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма // THESIS. Весна 1993. Т. 1. Вып. 2. С. 123-136. [Электронный ресурс]/Юрген Хабермас. Режим доступа: [http://uchebnikfree.com/page/sotciolog/ist/ist-5--idz-ax253--nf-11.html] (30.05.2011);

2. Философская энциклопедия: Хабермас. [Электронный ресурс]. Режим доступа: [http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/ХАБЕРМАС] (30.05.2011);

3. Маркузе Г. Одномерный человек./пер. с англ. А.А.Юдина. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2009. –2009. – 331 с.