Сочинение: Лев Николаевич Толстой (жизнь, творчество)

Сочинение: Лев Николаевич Толстой (жизнь, творчество)

                                     «Чтоб жить честно». Начало творческого пути.

«Мне смешно вспомнить, как я думывал и как вы, кажется, думаете, что можно себе устроить счастливый и честный мирок, в котором спокойно, без ошибок, без раскаяния, без путаницы жить себе потихоньку и делать не тороцясь, аккуратно все только хорошее. Смешно!.. Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать'и бросать, и опять начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие — душевная под­лость».

Эти слова Толстого из его письма (1857) многое объясняют в его жизни и творчестве. Проблески этих идей .рано возникли в сознании Толстого. Он не раз вспоминал игру, которую очень любил в детстве. Ее придумал старший из братьев Толстых — Николенька. «Так вот он-то, когда нам с братьями было — мне пять,  Митеньке шесть, Сереже семь лет, объявил нам, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми; не будет ни болезней, никаких неприят­ностей, никто ни на кого не будет сердиться, и все будут любить друг друга, все сделаются муравейными братьями. (Вероятно, это были «моравские братья»1; о которых он слышал или читал, но на нашем языке это были муравейные братья.) И я помню, что слово «муравейные» особенно нравилось, напоминая муравьев в кочке».

Тайна человеческого счастья была, по словам Николеньки, «написана им на зеленой палочке, а палочка эта зарыта у дороги на краю оврага Старого Заказа». Чтобы узнать тайну, надо было выполнить много трудных условий...

Идеал «муравейных» братьев — братство людей всего мира — Толстой пронес через всю жизнь. «Мы называли это игрой,— писал он в конце жизни,— а между тем все на свете игра, кроме этого...»

Детские годы Толстого прошли в тульском имении родителей — Ясной Поляне. Матери Толстой не помнил: она умерла, когда ему не было двух лет. В 9 лет он потерял и отца. Участник заграничных походов времен Отечественной войны, отец Толстого принадлежал к числу дворян, критически относившихся к пра­вительству: он не пожелал служить ни в конце царствования Александра I, ни при Николае. «Разумеется, я ничего не понимал этого в детстве,— вспоминал много позднее Толстой,— но я по­нимал то, что отец никогда ни перед кем не унижался, не изменял своего бойкого, веселого и часто насмешливого тона. И это чувство собственного достоинства, которое я видел в нем, увели­чивало мою любовь, мое восхищение перед ним».

Воспитательницей осиротевших детей Толстых (четырех брать­ев и сестры Машеньки) стала дальняя родственница семьи Т. А. Ер-гольская. «Самое важное лицо в смысле влияние на мою жизнь»,— говорил о ней писатель. Тетенька, как ее называли воспитан­ники, была человеком решительного и самоотверженного харак­тера. Толстой знал, что Татьяна Александровна любила его отца и\отец любил ее, но их разлучили обстоятельства.

Сохранились детские стихи Толстого, посвященные «милой тетеньке». Писать он начал лет семи. До нас дошла тетрадь за 1835 год, озаглавленная: «Детские забавы. Первое отделение...». Здесь описаны разные породы птиц.

Первоначальное образование Толстой получил дома, как при­нято было тогда в дворянских семьях, а семнадцати лет поступил в Казанский университет. Но занятия в университете не удовлет­воряли будущего писателя. В нем пробудилась мощная духовная энергия, которой сам он, быть может, еще не осознавал. Юношач много читал, размышлял. «...С некоторого времени,— записывала в дневнике Т. А. Ергольская,— изучение философии занимает его дни и ночи. Он думает только о том, как углубиться в тайны человеческого существования». Видимо, по этой причине девят­надцатилетний Толстой покинул университет и уехал в Ясную Поляну, доставшуюся ему по наследству.

Здесь он пытается найти применение своим силам. Он ведет дневник, чтобы давать себе «отчет каждого дня с точки зрения тех слабостей, от которых хочешь исправиться», составляет «пра­вила для развития воли», берется за изучение многих наук, решает улучшить жизнь крестьян.

Но планы самовоспитания оказываются слишком уж гран­диозными, а мужики не понимают молодого барина и не желают принимать его благодеяний.

Толстой мечется, ищет цели в жизни. Он то собирается ехать в Сибирь, то отправляется в Москву и проводит там несколько месяцев — по собственному признанию, «очень безала­берно, без службы, без занятий, без цели»; то едет в Петербург, где успешно сдает в университет экзамены на степень канди­дата , но не завершает и этого начинания; то собирается посту­пить в Конногвардейский полк; то вдруг решает арендовать почтовую станцию...

В эти же годы Толстой серьезно занимается музыкой, откры­вает школу для крестьянских детей, берется за изучение педа­гогики...

В мучительных поисках Толстой постепенно приходит к тому главному  делу,   которому   посвятил   всю   остальную   жизнь,:— к литературному творчеству. Возникают первые замыслы, "появля-р ются первые наброски.

В  1851  году вместе с братом Николаем Толстой отправился ;; на Кавказ, где шла бесконечная война с горцами,— отправился,однако, с твердым намерением стать писателем. Он участвует в боях и походах, сближается с-новыми для него людьми и в то же время напряженно работает.

Толстой задумал создать роман о духовном развитии челове­ка. В первый же год кавказской службы он написал «Детство». Повесть четыре раза переделывалась. В июле 1852 года первое свое законченное произведение Толстой послал Некрасову в «Со­временник». Это свидетельствовало о большом уважении молодо­го писателя к журналу. Проницательный редактор, Некрасов высоко оценил талант начинающего автора, отметил важное достоинство его произведения — «простоту и действительность со­держания». Повесть была напечатана в сентябрьском номере журнала.

Так в России появился новый выдающийся писатель — это было очевидно для всех.

Позднее печатаются «Отрочество» (1854) и «Юность» (1857), составившие вместе с первой частью автобиографическую три­логию '.

Главный герой трилогии духовно близок автору, наделен авто­биографическими чертами. Эту особенность творчества Толстого впервые отметил и объяснил Чернышевский. «Самоуглубление», неутомимое наблюдение над самим собой было для писателя школой познания человеческой психики. Дневник Толстого (пи­сатель вел его с 19 лет в течение всей своей жизни) был своеобразной творческой лабораторией.

Изучение человеческого сознания, подготовленное самонаблю­дением, позволило Толстому стать глубоким психологом. В соз­данных им образах обнажается внутренняя жизнь человека — сложный, противоречивый процесс, обычно скрытый от посторон­них глаз. Толстой раскрывает, по словам Чернышевского, «диа­лектику человеческой души», т. е. «едва уловимые явления... внутренней жизни, сменяющиеся одно другим с чрезвычайнбй быстротой и неистощимым разнообразием».

Повесть «Детство» начинается событием пустяковым. Карл Иваныч убил муху над головой Николеньки и разбудил его. Но это событие сразу же приоткрывает внутреннюю жизнь десятилет­него человека: ему кажется, что учитель нарочно его обижает, он горько переживает эту несправедливость. Ласковые слова Карла Иваныча заставлют Николеньку раскаяться: он уже не понимает, как за минуту перед тем «мог не любить Карла Иваныча

и находить противным его халат, шапочку и кисточку». Нико-ленька плачет от досады на самого себя. На участливые расспро­сы учителя мальчик не может ответить и выдумывает, что видел дурной сон: «будто татап умерла и ее несут хоронить». И те­перь уже мрачные мысли о выдуманном сне не покидают рас­строенного Николеньку...

Но это только утро, а сколько еще событий за день оставляют след в душе ребенка! Он знакомится уже не с мнимой, а с на­стоящей несправедливостью: отец хочет уволить Карла Иваныча, который двенадцать лет жил в семье, выучил детей всему, что знал сам, а теперь стал не нужен. Николенька переживает горе предстоящей разлуки с матерью. Он размышляет над странными словами и поступками юродивого Гриши; кипит восторгом охоты и сгорает от стыда, спугнув зайца; испытывает «что-то -вроде первой любви» к милой Катеньке, дочери гувернантки; хвастает перед ней искусной верховой ездой и, к большому конфузу, чуть не падает с лошади...

Перед читателем раскрывается образ не только маленького мальчика, который растет, становится подростком, потом юно­шей. В трилогии возникает и образ другого Николая Иртеньева — рассказчика. Это он, став взрослым, снова переживает и анали­зирует свою жизнь, чтобы найти ответы на главные для каждого человека вопросы: каким надо быть? К чему стремиться?

Наиболее пристально и сурово анализирует Иртеньев-рас-сказчик свое отношение к людям «низших слоев», к «простому народу». Очевидно, этот вопрос представлялся и Толстому, и его герою самым главным в определении дальнейшего жизненного .пути.

Одна из глав «Детства» посвящена Наталье Савишне. Она вынянчила мать Николеньки, потом стала экономкой. Николенька, как и все его родные, так привык к любви и преданности Натальи Савишны, что не испытывал никакого чувства благодар­ности и никогда не задавал себе вопросов: а что, счастлива ли она, довольна ли? И вот случилось так, что Наталья Савишна осмелилась наказать своего любимца за испачканную скатерть. Николенька «разревелся от злости». «Как! — говорил я сам себе, прохаживаясь по зале и захлебываясь от слез.— Наталья Са­вишна, просто Наталья говорит мне ты и еще бьет меня по лицу мокрой скатертью, как дворового мальчишку. Нет, это ужас­но!» Робкие, ласковые извинения Натальи Савишны заставили мальчика снова заплакать — «уже не от злости, а от любви и стыда».

Но мальчик еще далеко не понял, как постыдна барская спесь. Это понимает только «второй» Николай Иртеньев — рассказчик, с сыновьей любовью вспоминая Наталью Савишнуь с горьким укором рисуя свою истинно барскую неблагодарность. А «младшему» Николеньке Иртеньеву предстояло получить еще немало жизненных уроков, чтобы понять необоснованность своих притязаний на особое место среди людей.Когда началась осада Севастополя англо-французскими и ту­рецкими войсками (1854), молодой писатель добивается перевода в действующую армию. Мысль о защите родной земли воодушев­ляла Толстого. Прибыв в Севастополь, он сообщал брату: «Дух в войсках выше всякого описания... Только наше войско может стоять и побеждать (мы еще победим, в этом я убежден) при таких условиях».

.Свои первые севастопольские впечатления Толстой передал в рассказе «Севастополь в декабре» (в декабре 1854 года, через месяц после начала осады). Рассказ, написанный в апреле 1855 г., впервые показал России осажденный город в его подлинном величии. Война изображалась автором без прикрас, без громких фраз, сопровождавших официальные известия о Севастополе на страницах журналов и газет.

Будничная, внешне беспорядочная суета города, ставшего военным лагерем, переполнённый лазарет, удары ядер, взрывы гранат, мучения раненых, кровь, грязь и смерть — вот та обста­новка, в которой защитники Севастополя просто и честно, без лишних слов выполняли свой тяжелый труд. «Из-за креста, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные усло­вия: должна быть другая, высокая побудительная причина,— говорил Толстой.— И эта причина есть чувство, редко проявляю­щееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каж­дого — любовь к родине».

Полтора месяца Толстой командовал батареей на четвертом бастионе , самом опасном из всех, и писал там в перерывах между бомбардировками «Юность» и «Севастопольские расска­зы». Толстой заботился о поддержании ^боевого духа своих сорат­ников, разработал ряд ценных военно-технических проектов, хло­потал о создании общества для просвещения солдат, об издании журнала для этой цели. И для него все очевиднее становилось не только величие защитников города, но и бессилие крепостни­ческой России, сказывающееся в ходе Крымской войны.

Писатель решил открыть глаза правительству на положение русской армии. В специальной записке, предназначенной для пе­редачи брату царя, он вскрывал главную причину военных не­удач: «В России, столь могущественной своей материальной си­лой и силой своего духа, нет войска; есть толпы угнетенных рабов, повинующихся ворам, угнетающим наемникам и граби­телям...»

Но обращение к высокопоставленному лицу не могло помочь делу. Толстой решил рассказать русскому обществу о гибельном положении Севастополя и всей русской армии, о бесчеловечности войны. Свое намерение Толстой выполнил, написав рассказ «Се­вастополь в мае» (1855).

Автор очень беспокоился за судьбу рассказа, зная, что он может быть запрещен. Опасения оказались не напрасными: рас-

сказ опубликовали в изуродованном виде (его «выправила» цен­зура). И тем не менее впечатление было потрясающим.

Тесно связанный с предыдущим, рассказ этот, однако, обоз­начил новый этап в творчестве Толстого. Именно «Севастополь в мае» — начало «срывания всех и всяческих масок», что, по словам Ленина, характерно для творчества Толстого. Это первый удар толстовской критики по официальной идеологии, политике, государству.

Толстой рисует войну как безумие, заставляющее усомнить­ся в разуме людей.

В рассказе есть поразительная сцена. Объявлено перемирие, чтобы убрать трупы. Солдаты воюющих между собой армий «с жадным и благосклонным любопытством стремятся одни к дру­гим». Завязываются беседы, слышатся шутки, смех. А между тем десятилетний ребенок бродит среди убитых, собирая голубые цветы. И вдруг с тупым любопытством он останавливается перед обезглавленным трупом, разглядывает его и в ужасе бежит прочь.

«И эти люди — христиане...— восклицает автор,— не упадут с раскаянием вдруг на колени... не обнимутся, как братья? Нет! Белые тряпки спрятаны, и снова свистят орудия смерти и страда­ний, снова льется честная, невинная кровь и слышатся стоны и проклятия».

Толстой судит о войне с нравственной точки зрения. Он обна­жает ее влияние на человеческую мораль. Наполеон ради своего честолюбия губит миллионы, а какой-нибудь прапорщик Петруш-ков, этот «маленький Наполеон, маленький изверг, сейчас готов затеять сражение, убить человек сотню для того только, чтобы получить лишнюю звездочку или треть жалованья».

В одной из сцен Толстой рисует столкновение «маленьких извергов» и просто людей. Солдаты, раненные в тяжком бою, бредут в лазарет. Поручик Непшитшетский и адъютант князь Гальцин, наблюдавшие за боем издали, убеждены, что среди солдат много симулянтов, и они стыдят раненых, напоминают им о патриотизме. Гальцин останавливает высокого солдата.

«— Куда ты идешь и зачем? — закричал он на него строго.— Него...— но в это время, совсем вплоть подойдя к солдату, он заметил, что правая рука его была за обшлагом и в крови выше локтя.

— Ранен, ваше благородие!

— Чем ранен?

— Сюда-то, должно, пулей,— сказал солдат, указывая на руку,— а уже здесь не могу знать, чем голову-то прошибло,— и он, нагнув ее, показал окровавленные слипшиеся волосы на затылке.

— А ружье другое чье?

— Стуцер французский, ваше благородие, отнял; да я бы не пошел, кабы не евтого солдатика проводить, а то упадет неравно...»Тут даже князю Гальцину стало стыдно. Впрочем, стыд его мучил недолго: уже на следующий день, гуляя по бульвару, он хвастал своим «участием в деле»...

Третий из «Севастопольских рассказов» — «Севастополь в ав­густе 1855 года» — посвящен последнему периоду обороны. Снова перед читателем будничный и тем более страшный лик войны, голодные солдаты и матросы, измученные нечеловеческой жизнью на бастионах офицеры, а подальше от боевых действий — воры-интенданты с очень воинственной внешностью.

Из отдельных лиц, помыслов, судеб складывается образ ге­роического города, израненного, разрушенного, но не сдавшегося.

Работа над жизненным материалом, связанным с трагичес­кими событиями в истории народа, побудила молодого писателя определить свою художественную позицию. Рассказ «Севастополь в мае» Толстой заканчивает словами: «Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался вос­произвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен,— правда».

Последний севастопольский рассказ был дописан в Петербур­ге, куда Толстой приехал в конце 1855 года уже прославленным писателем.

                                 Идейные искания Толстого в конце 50-х —60-х годах.

Общест­венный подъем, наступивший в России после Крымской войны и смерти Николая I, участие самого Толстого в исторических событиях, наблюдения над жизнью солдат, над жизнью народа — все это вызывало у молодого писателя раздумья о судьбах закрепощенной страны.

Толстой отчетливо видит, «что главное зло заключается в самом жалком, бедственном положении мужиков». Все его по­мыслы о том, как спасти народ от обнищания, от гибели физи­ческой и нравственной.

Духовно близок Толстому герой его рассказа «Утро помещика» (1856) —Дмитрий Нехлюдов. Молодой барин считает, что его призвание — «желать делать добро и любить его». Он решил посвятить свою жизнь благородной цели: избавить крестьян от бедности, «дать довольство, передать им образование... исправить их пороки, порожденные невежеством, суеверием, развить их нравственно, заставить полюбить добро...» Но эта высокая цель оказывается недостижимой. Нищета народная столь без-

гранична, что путем частной благотворительности ее невозможно преодолеть.

Обходя своих крепостных, Нехлюдов видит покосившиеся полу­сгнившие избенки, изможденных женщин, худосочных детишек. И самое страшное заключается в том, что крестьяне привыкли к бедности, равнодушно относятся к ней. Некоторые из них махнули на все рукой и предпочитают ничего не делать. Тупая покорность или глухое отчаяние, пьянство, семейные распри — вот что удручает восторженного юношу. Он убеждается в том, что между ним и его крестьянами стоит какая-то глухая стена: ему не верят, не понимают, чего он хочет. Подозрительность, отчуждение разрушают все его начинания. Богатый мужик скры­вает от барина, что у него есть деньги; обнищавший многосе­мейный крестьянин предпочитает ютиться в полуразвалившейся избенке, нежели переехать в выстроенный помещиком каменный дом.

Больше года бился Нехлюдов, но его благие стремления завершились полным крахом. «Разве богаче стали мои мужи­ки?» — размышляет юноша, и чувство стыда и бессилия охваты­вает его.

Писатель обнажил ту пропасть, которая разделяет помещика и его крепостных. Рассказ убеждал читателя в невозможности хоть как-то улучшить жизнь крестьян в условиях крепостниче­ского строя.Но какой же путь спасет народ от обнищания и вымирания? Как исправить главное зло русской жизни, с которым тщетно пытался справиться добрый и самоотверженный Нехлюдов? Пи­сатель, способный, по словам Чернышевского, переселяться в душу крестьянина и солдата, стоял за немедленную ликвидацию кре­постного права, но только не революционным путем. Он ясно видел нарастание крестьянской революции, с глубоким сочув­ствием к народу и с тревогой за судьбу дворянства говорил о необходимости уничтожить рабство в России, но единственным путем переустройства общества считал нравственное совершен­ствование людей. Поэтому Толстой, бесстрашный обличитель, гневно сказавший правду о тщеславии и бесчеловечности пра­вящих кругов, о нищете и бесправии крестьянства, писал Некра­сову, что быть «возмущенным, желчным, злым» скверно, и про­поведовал теорию всеобщей любви.

Противоречивость общественной и литературной позиции Тол­стого, разрыв его с «Современником», с одной стороны, разоча­рование в либеральных иллюзиях, с другой стороны,— все это вызвало глубокий кризис  в сознании писателя. Во второй поло­вине 50-х годов творческая активность его ослабевает.

В 1857 году Толстой совершил заграничное путешествие во Францию, Швейцарию, Италию, Германию. Впечатления, полу­ченные за рубежом, вызвали у него разочарование в буржуаз­ной демократии, морали, цивилизации . В швейцарском городе Люцерне Толстой видел, как «перед отелем, в котором останавли­ваются самые богатые люди, странствующий нищий певец в продолжении получаса пел песни и играл на гитаре. Около ста человек слушали его. Певец три раза просил всех дать ему что-нибудь. Ни один человек не дал ему ничего, и многие смеялись над ним».

Этот эпизод положен в основу рассказа «Люцерн». С негодо­ванием обличает Толстой бесчеловечность так называемого «ци­вилизованного» общества.

Но обличительной силе рассказа противостоит обращение Толстого к «непогрешимому руководителю» — «всемирному ду­ху», к тому, кто все видит, все знает и, быть может, сделал нищего певца без гроша в кармане счастливее его богатых оскорбителей.

Произведения Толстого конца 50-х годов — рассказы «Аль­берт», «Три смерти», роман «Семейное счастье» — были довольно холодно встречены. Они не свидетельствовали об упадке таланта писателя, но ясно указывали на то, что он находился на пере­путье.

Толстой готов перечеркнуть все, что вышло из-под его пера,

он сомневается в общественной значимости своего литературного труда. Но писатель не мог не искать иных форм общественной деятельности. В течение 1859—1862 годов Толстой открывает в Ясной Поляне и ее окрестностях 21 школу для крестьянских детей. Педагогической работой он занимается увлеченно. «Я чув­ствую себя таким довольным и счастливым, как никогда,— пи­шет он,— и только оттого, что работаю с утра до вечера, и ра­бота та самая, которую я люблю». Народное образование, на­ходящееся не в руках правительства, а в руках честных, просве­щенных людей, писатель считает важнейшим средством совер­шенствования общественного устройства. Стремясь глубоко овла­деть школьным делом, Толстой изучал его постановку в России и за границей.

Во время второй заграничной поездки он познакомился и сблизился с Герценом. Взгляды двух великих писателей во мно­гом были различны, и прежде всего в отношении к главному вопросу эпохи — судьбе крестьянства. Но их связывало глубокое взаимное уважение и, более того, любовь друг к другу, горячий патриотизм, непримиримое отношение к буржуазной цивилиза­ции, к существовавшему в России общественному строю, вера в будущее России.

Из-за границы Лев Николаевич вернулся вскоре после «осво­бождения» крестьян. Как и революционные демократы, он резко отрицательно оценил реформу, видя, что она не удовлетворила народных чаяний. «Это совершенно напрасная болтовня»,— писал он Герцену. Однако Толстой и теперь остался противником ре­волюционных методов борьбы.

Осуществление-реформы на местах во многом зависело, по словам Толстого, от произвола «ужасного, грубого и жестокого» дворянства. Писатель согласился стать мировым посредником , чтобы защищать интересы народа. На этом поприще Толстой заслужил любовь крестьян и вызвал негодование дворян. Поме­щики грозили ему расправой, жаловались властям, требовали отстранения его от дела. Царское правительство установило за Толстым тайное наблюдение. В Ясной Поляне был произведен обыск, что вызвало гневный протест писателя против «произвола, насилия и несправедливости».

Обязанности посредника дали возможность Толстому еще ближе познакомиться с жизнью народа в один из самых слож­ных периодов его истории. Может быть, это помогло Толстому вновь обратиться к художественному творчеству. «Я теперь пи­сатель всеми силами своей души, и пишу и обдумываю, как я еще никогда не писал и не обдумывал»,— признавался он в одном из писем. .

В 1862 г. Толстой завершил повесть «Казаки», начатую ещев 1852 г. на Кавказе и основанную на впечатлениях кавказской жизни.

Подъему творческих сил способствовали и счастливые личные обстоятельства: в сентябре 1862 г. Толстой женился на Софье Андреевне Берс, дочери известного московского врача. Толстого захватывают важнейшие вопросы эпохи: о путях разви­тия России, о судьбах народа, о его роли в истории, о взаимо­отношениях народа и дворянства, о роли личности в истории. Он обращается к изучению великих исторических событий начала века. Отечественная война 1812 года и восстание декабристов Толстому и его передовым современникам представлялись исто­ками последующего общественного развития России.

Опираясь на опыт Пушкина («Арап Петра Великого», «Борис Годунов», «Капитанская дочка»), Толстой ищет новую форму исторического повествования.

Контуры нового произведения определились не сразу. Перво­начально был задуман роман о декабристе, возвращающемся в 1856 году из Сибири белым как лунь стариком и «примеряющем свой строгий и несколько идеальный взгляд к новой России». Вот рассказ самого писателя о дальнейшем развитии этого замыс­ла: «Невольно от настоящего ' я перешел к 1825 году, эпохе заблуждений и несчастий моего героя, и оставил начатое. Но и в 1825 году мой герой был уже возмужалым, семейным челове­ком. Чтобы понять его, мне нужно было перенестись к его моло­дости, и молодость его совпадала со славной для России эпохой 1812 года. Я другой раз бросил начатое и стал писать со време­ни 1812 года, которого еще запах и звук слышны и милы нам... Между теми полуисторическими, полуобщественными, полувы­мышленными великими характерами и лицами великой эпохи личность моего героя отступила на задний план, а на первый план стали, с равным интересом для меня, и молодые и старые люди, и мужчины и женщины того времени. В третий раз я вер­нулся назад по чувству, которое, может быть, покажется стран­ным... Мне совестно было писать о нашем торжестве в борьбе с бонапартовской Францией, не описав наших неудач и нашего срама... Ежели причина нашего торжества была не случайна, но лежала в сущности характера русского народа и войска, то характер этот должен был выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений.

Итак, от 1856 года возвратившись к 1805 году, я с этого времени намерен провести уже не одного, а многих моих героинь и героев через исторические события 1805, 1807, 1812, 1825 и 1856 годов».

По мере работы над романом его исторические рамки сужа­лись, яснее определялось содержание. Народ как носитель духов­ных ценностей занимал все большее место в новом произведении Толстого. Изображение конкретной исторической эпохи приобре-тало общечеловеческое значение, ибо раздумья писателя о роли личности и народных масс в историческом процессе, о человеке и обществе, "о войне и мире — это раздумья об исторических путях и судьбах всего человечества. Развитие событий в его романе Определяется движением самой истории, все действующие лиица вовлечены в исторический поток, отдельные частные судьбы переплетаются с судьбами народа, философские размышления автора сочетаются с семейной хроникой, картинами природы, сце­нами сражений. И весь этот разнообразный, огромный материал связан единой мыслью, которую писатель определял как «мысльнародную». Раскрыть народное значение Отечественной войны 1812 года, показать роль масс и отдельных людей в ходе истори­ческих событий, понять и запечатлеть черты национального ха­рактера великого народа, характера, с особенной силой проявив­шегося в один из самых острых исторических моментов,— вот к чему стремился Толстой.

Произведение, получившее лишь на последнем этапе работы название «Война и мир» было результатом непрерывного и напряженного шестилетнего труда (1863—1869), «безумного ав­торского усилия», по словам самого Толстого.

Сохранившиеся черновые варианты свидетельствуют об этом гигантском труде. Достаточно сказать, что текст романа перепи­сывался семь раз. Писатель изучал работы историков, мемуары, письма, много беседовал с современниками событий 1812 года, ездил на Бородинское поле.

Появление «Войны и мира» сделало Толстого величайшим русским и мировым писателем (роман был вскоре переведен на европейские языки). По мнению Тургенева, «ничего лучшего у нас никогда не было написано никем». Горький сохранил для нас высказывание Ленина о Толстом — авторе «Войны и мира»:

«— Какая глыба, а? Какой матерый человечище! Вот это, батенька, художник... И, знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было... Кого в Европе можно поставить рядом с ним?

Сам себе ответил:

— Некого».

                                                «Все переворотилось...» Толстой в 70-е годы.

Художественное исследование эпохи 1805—1820 годов побудило Толстого идти далее, в глубь русской истории, к эпохе Петра I.-Озабоченный проблемами современной ему действительности, писатель видел в Петровском времени «начало всего», «узел русской жизни».

Толстой перевернул горы исторических материалов, набросал'мно-жество вариантов начала будущего исторического романа. Одно­временно он работал над учебной книгой для детей — «Азбукой», для которой написал около шестисот статей и рассказов, в их числе «Косточка», «Акула», «Прыжок», «Кавказский пленник». Между тем в его сознании, начиная с 1870 года, созревал замысел нового романа. Первый его вариант был создан стре­мительно — за 50 дней марта-апреля 1873 года.

Однако потребовалось еще четыре года, заполненных и пе­дагогической работой, и борьбой с/голодом в Самарской губер­нии, потребовалось несчетное число переделок, порой доводивших автора до отчаяния, прежде чем роман «Анна Каренина» стал достоянием читателей. Он был закончен в 1877 году.

По словам Толстого, его новое произведение было написано «благодаря божественному Пушкину». Сохранился рассказ Толс­того о том, как он взял в руки том с прозой Пушкина и, «как всегда (кажется, 7-й раз), перечел всего, не в силах отор­ваться, и как будто вновь читал». Особенно привлек Толстого незаконченный отрывок «Гости съезжались на дачу...». Там идет речь о женщине, которая осмелилась нарушить правила аристо­кратического общества.

«Чтобы произведение было хорошо, надо любить в нем глав­ную, основную мысль,— говорил Толстой.— Так, в «Анне Карени­ной» я люблю мысль семейную, в «Войне и мире» любил мысль народную, вследствие войны 12-го года...»

История родственных дворянских семей — Облонских, Щер-бацких, Карениных, Левиных — отразила один из переломных периодов истории России.

В. И. Ленин в статье «Л. Н. Толстой и его эпоха» (1911) говорит, что «эпоха, к которой принадлежит Л. Толстой и кото­рая замечательно рельефно отразилась как в его гениальных художественных произведениях, так и в его учении, есть эпоха после 1861-го и до 1905-го гг.». В. И. Ленин цитирует слова одного из героев «Анны Карениной» — Константина Левина, в ко­торых чрезвычайно ярко выражено, в чем состоял перевал русской истории за эти полвека:

...«Разговоры об урожае, найме рабочих и т. п., которые, Левин знал, принято считать чем-то очень низким, ...теперь для Левина казались одни важными. «Это, может быть, неважно было при крепостном праве, или неважно в Англии. В обоих случаях самые условия определены; но у нас теперь, когда все это переворотилось и только укладывается, вопрос о том, как уложатся эти условия, есть единственный важный вопрос в Рос­сии»,— думал Левин». Опираясь на роман Л. Н. Толстого, В. И. Ле­нин характеризует закономерности кризисной эпохи, «когда весь старый строй «переворотился» и когда масса, воспитанная в этом старом строе, с молоком матери впитавшая в себя начала, при­вычки, традиции, верования этого строя, не видит, и не может ви­деть, каков «укладывающийся» новый строй, какие общественныесилы и как именно его укладыва­ют, какие общественные с-илы спо­собны принести избавление от не­исчислимых особенно острых бедст­вий, свойственных эпохам ломки». В «Анне Карениной» Толстой ис­следует эту трудную, мучительную ломку в основном на уровне семейных отношений. Но семейная жизнь в ро­мане оказывается неотделимой от жизни дворянской и крестьянской России, где рушатся крепостнические основы и «укладываются» основы бур­жуазного строя; в этот период раз­ворачивается широкая, многосторон­няя деятельность демократических сил, идет мощная борьба в сфере идейной, научной, нравственной, под­вергаются пересмотру устои семьи, усиливается- движение за освобож­дение (эмансипацию) женщин. Герои романа живут в обществе, где превыше всего ставит­ся благопристойная форма, которой можно прикрыть все: взаим­ный обман, распутство, подлость, предательство. Живое, искрен­нее чувство здесь дико, неуместно, оно кажется направленным против самих основ этого общества и потому сурово порица­ется. Анна Каренина пытается вырваться из этого фальшивого, бездушного мира.

Героиня Толстого — один из обаятельнейших образов русской и мировой литературы. Она обладает ясным умом и чистым сердцем, к ней тянутся дети. Совсем юной ее отдали за преуспе­вающего государственного деятеля Каренина. «Они говорят: рели­гиозный, нравственный, честный, умный человек,— думает Анна о муже,— но они не видят, что я видела. Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнь, душил все, что было во мне жи­вого...»

Анна полюбила Вронского — полюбила впервые в жизни, глу­боко, страстно. Обманывать мужа, как делали «порядочные жен­щины» ее круга, никем за это не осуждаемые, Анна не может. Развестись с ним тоже невозможно: это означает отказаться от сына. Сережу, горячо любящего мать, Каренин не отдает ей— из «высоких христианских побуждений». Вокруг Анны вырастает стена отчуждения: «Все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто раз». Гибель семьи писатель рисует как результат социального преступления, насилия ханжеской, омертвевшей общественной системы над человеческой личностью. Каренин не мог противостоять влиянию «грубой силы, которая должна была руководить его жизнью в глазах света и мешала ему отдаваться своему чувству любви и прощения».

Беспощадно расправляется общество ханжей и лицемеров с Анной. С потрясающей силой изображает Толстой ее муки. Разлука Сережи с матерью — невосполнимая потеря для обоих. Это особенно ясно чувствуется в сцене свидания Анны с сыном, нарисованной с удивительным, поистине волшебным проникнове­нием в тайны человеческой души. У Анны нет ни друзей, ни дела, которое могло бы ее увлечь. В жизни ей остается только любить Вронского. И Анну начинают терзать «страшные мысли о том, что будет, если он разлюбит ее». Она становится подозрительной, несправедливой. Между нею и дорогим ей человеком поселяется «злой дух какой-то борьбы».

Жизнь становится невыносимой. К горестному итогу прихо­дит эта живая душа: «Разве все мы не брошены на свет затем только, чтобы ненавидеть друг друга и потому мучить себя и других?»; «Все неправда, все ложь, все обман, все зло!..» • Перед смертью «мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновенье со всеми ее светлыми про­шедшими радостями... И свеча, при которой она читала испол­ненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла...»

В романе много светлых страниц: здесь нарисованы сильные и прекрасные человеческие чувства — любовь Константина Леви­на и Кити Щербацкой, их семейные радости и заботы, изображены здоровые и чистые традиции крестьянской семьи, всего трудового крестьянского мира, которые влекут к себе Левина. Но и он чувствует непрочность своего счастья, его подчас охватывает отчаяние от зрелища неустроенности мира и от собственного бессилия.

Роман будит представление о том, что в обществе, основанном на бесчеловечности, лжи и лицемерии, семья под вечной угрозой гибели. '

Анализ семейных отношений в романе становится анализом всего общественного устройства.

Об этом превосходно сказал А. А. Фет. «А небось чуют они все, что этот роман есть строгий, неподкупный суд всему нашему строю жизни... Чуют, что над ними есть глаз, иначе вооруженный, чем их слепорожденные гляделки. То, что им кажется несомнен­ным, честным, хорошим, изящным, завидным, оказывается тупым, грубым, бессмысленным и смешным».

        «Адвокат 100-миллионного земледельческого народа». Толстой в 80—900-е годы.

Писателя неотступно преследует мысль о трагическом положении России: «Переполненная Сибирь, тюрьмы,война, виселицы, нищета народа, кощунство, жадность и жесто­кость властей...» Бедственное положение народа Толстой воспри­нимает как свое личное несчастье, о котором невозможно ни на мгновение забыть. С. А. Толстая записывает в своем дневнике: «...страдание о несчастьях, несправедливости людей, о бедности их, о заключенных в тюрьмах, о злобе людей, об угнетении — все это действует на его впечатлительную душу и сжигает его существование». Продолжая дело, начатое еще «Войной и миром», писатель углубляется в изучение прошлого России, чтобы найти истоки и объяснение настоящего.

Толстой возобновляет работу над романом о Петровской эпохе, прерванную писанием «Анны Карениной». Эта работа вновь воз­вращает его к теме декабризма, которая привела писателя в 60-е годы к «Войне и миру». В конце 70-х годов оба замысла слились в один — поистине колоссальный: Толстой задумал эпо­пею, которая должна была охватить целое столетие, от времени Петра до восстания декабристов. Этот замысел остался в на­бросках. Исторические изыскания писателя углубили его интерес к народной жизни. Он критически смотрит на труды ученых, сводивших историю России к истории царствований и завоеваний, и приходит к мысли, что главный герой истории — народ.

Толстой изучает положение трудящихся масс в современной ему России и ведет себя не как сторонний наблюдатель, а как защитник угнетенных: организует помощь голодающим крестья­нам, посещает суды и тюрьмы, вступаясь за невинно осужденных.

Участие писателя в жизни народа проявлялось и в его педа­гогической деятельности. Особенно активной она стала в 70-е годы. Толстой, по его словам, хочет образования для народа, чтобы спасти тонущих Пушкиных и Ломоносовых, которые «ки­шат в каждой школе».

В начале 80-х годов Толстой участвует во Всероссийской переписи населения. Он берет на себя работу в так называемой «Ржановской крепости» — московском притоне «самой страшной нищеты и разврата». «Отбросы общества», живущие здесь, в гла­зах писателя — такие же люди, как и все. Толстой хочет помочь им «встать на ноги». Ему кажется, что можно возбудить сочувствие общества к этим несчастным, что можно добиться «любовного общения» богатых с нищими, и все дело лишь в том, чтобы богатые поняли необходимость жить «по-божески».

Но на каждом шагу Толстой видит иное: господствующие классы идут на любые преступления, чтобы удержать свою власть, свои богатства. Вот какой рисуется Толстому Москва, куда он переехал с семьей в 1881 году: «Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, на/брали солдат, судей, чтобы оберегали их оргию ', и пируют».

Весь  этот ужас  Толстой   воспринимает  так  остро,   что  ему

начинает казаться недопустимым его собственное материальное благополучие. Он отказывается от привычных условий жизни, занимается физическим трудом: колет дрова, возит воду. «Стоит войти в рабочее жилье — душа расцветает»,— записывает Тол­стой в дневнике. А дома он не находит себе места. «Скучно. Тяжело. Праздность. Жир... тяжело, тяжело. Просвета нет. Чаще манит смерть». Записи такого рода теперь наполняют его дневники.

Все чаще и чаще Толстой говорит о неизбежности «рабочей революции с ужасами разрушений и убийств». Он считает ре­волюцию возмездием за угнетение народа и злодеяния господ, но не верит, что в ней — спасительный выход для России.

Где же спасение? Этот вопрос становится для писателя все мучительнее. Ему кажется, что зло, насилие нельзя искоренить с помощью насилия, что лишь единение людей в духе заветбв древнего христианства может спасти Россию и человечество. Он провозглашает принцип «непротивления злу насилием». «...У меня теперь одно желание в жизни,— пишет Толстой,— это никого не огорчить, не оскорбить, никому — палачу, ростовщику — не сделать неприятного, а постараться полюбить их».

Вместе с тем писатель видит, что палачи и ростовщики не­податливы на проповедь любви. «Все сильнее и сильнее потреб­ность обличения»,— признается Толстой. И он обличает яростно и гневно бесчеловечность правительства, лицемерие церкви, празд­ность и разврат господствующих классов.

В начале 80-х годов завершился давно назревавший перелом в мировоззрении Толстого.

В своей «Исповеди» (1879—1882) Толстой пишет: «Я отрекся от жизни нашего круга». Писатель осуждает всю свою прежнюю деятельность и даже участие в обороне Севастополя. Все это представляется ему теперь проявлением тщеславия, гордости, корыстолюбия, которые свойственны «господам». Толстой говорит о своем желании жить жизнью трудового народа, верить его верой. Он думает, что для этого нужно «отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смиряться, терпеть и быть милостивым».

В произведениях писателя находит свое выражение возму­щение и протест широчайших масс, страдающих от экономического и политического бесправия.

В статье «Л. Н. Толстой и современное рабочее движение» (1910) В. И. Ленин говорит: «По рождению и воспитанию Тол­стой принадлежал к высшей помещичьей знати в России,— он порвал со всеми привычными взглядами этой среды и, в своих последних произведениях, обрушился со страстной критикой на все современные государственные, церковные, общественные, эко­номические порядки, основанные на порабощении масс, на нищете их, на разорении крестьян и мелких хозяев вообще, на насилии и лицемерии, которые сверху донизу пропитывают всю современ­ную жизнь».

Идейные искания Толстого не прекращались до последнего дня жизни. Но, как бы ни развивались далее его взгляды, основойих  остается  защита   интересов  многомиллионных   крестьянских  масс. И когда в России бушевала первая революционная буря, Толстой писал:  «Я  во всей этой  революции состою в звании... адвоката    100-миллионного   земледельческого   народа»    (1905).

Мировоззрение Толстого, ставшего, по словам Ленина, первым «мужиком в литературе», нашло выражение во многих его про­изведениях, написанных в 80—90-е и в 900-е годы: в рассказах , пьесах , статьях, в последнем из его романов — «Воскресении». «Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жа­лись, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни ды­мили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц,— весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребали ее, не только на газонах буль­варов, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемухи распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопав­шиеся почки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди — большие, взрослые люди — не переставали обманывать и мучить себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира божия, данная для блага всех существ,— красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом».

Так начинается роман Л. Н. Толстого «Воскресение». В слож­ных предложениях, развернутых периодах, типичных для манеры Толстого, освещены разные стороны жизни, противопоставленные друг другу. Вчитайтесь еще раз в эти строки и скажите, что это: описание весеннего утра в городе или раздумья автора о природе и обществе? Торжественный гимн радостям простой, естественной жизни или гневное обличение людей, живущих не так как надо?.. Здесь все слилось воедино: эпическое и лирическое начала, описание и проповедь, повествование о событиях и вы­ражение чувств автора.

Такое слияние характерно для всего произведения. Изобра­жение двух человеческих судеб составляет его основу. Князь Нехлюдов, будучи присяжным в суде, узнает в подсудимой, обвиняемой в убийстве, женщину, которую он много лет тому назад соблазнил и бросил. Обманутая и оскорбленная им Катюша Маслова попадает в публичный дом и, потеряв веру в людей, в правду, в добро и справедливость, оказывается на грани

духовной смерти. Иными путями — ведя роскошную и разврат­ную жизнь, забыв о правде и добре,— идет к окончательному нравственному падению и Нехлюдов. Встреча этих людей спасает их обоих от гибели, способствует воскрешению подлинно челове­ческого начала в их душах.

Катюша невинно осуждена. Нехлюдов пытается облегчить ее участь. Сначала Катюша враждебно относится к нему. Она не хочет и не может простить человека, который ее погубил, считает, что мотивы, побуждающие Нехлюдова заботиться о ее судьбе, эгоистичны. «Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись!» — бросает она в лицо Нехлюдову гнев­ные слова. Но по мере воскрешения души возрождается и прежнее чувство любви. И Нехлюдов меняется на глазах Катюши. Он идет за ней в Сибирь, хочет на ней жениться. Но она отказывается от этого брака, так как боится, что он, не любя ее, лишь из чувства долга решается связать с каторжной свою судьбу. Катю­ша находит друга — революционера Симонсона.

Обновление человеческой души показано как процесс есте­ственный и прекрасный, подобный оживлению весенней природы. Воскресшая любовь к- Нехлюдову, общение с простыми, честными и добрыми людьми — все это помогает Катюше вернуться к той чистой жизни, которою жила она в юности. Она снова обретает веру в человека, в правду, в добро.

Постепенно узнавая жизнь угнетенных, обездоленных, начи­нает отличать добро от зла и Нехлюдов. В первых главах романа автор рисует его образ нередко в сатирических тонах. Но по мере того как герой «Воскресения» отдаляется от привилегиро­ванного круга, голос автора и его голос сближаются, и в устах Нехлюдова все чаще звучат обличительные речи.

Так главные действующие лица романа проходят путь от нравственного падения к духовному возрождению.

Ни в одном произведении Толстого с такой беспощадной силой, с таким гневом и болью, с такой непримиримой нена­вистью не раскрывалась самая сущность беззаконий, лжи и под­лости классового общества. Толстой рисует бездушную, слепую бюрократическую машину, которая давит живых людей.

Вот один из «двигателей» этой машины — старый генерал барон Кригсмут. Вследствие исполнения его предписаний, отда­ваемых «именем государя императора», гибнут политические за­ключенные. Их гибель не трогает совести генерала, так как человек в нем давно умер.

«Нехлюдов слушал его хриплый старческий голос, смотрел на эти окостеневшие члены, на потухшие глаза из-под седых бровей... на этот белый крест, которым гордился этот человек, особенно потому, что получил его за исключительно жестокое и многодушное убийство, и понимал, что возражать, объяснять ему значение его слов бесполезно».

Обнажая преступность современного ему общества, Толстой нередко обращается к какой-то одной выразительной детали,которая, много раз повторяясь, при­ковывает внимание читателя к самой сущности социального явления. Та­ков образ «бескровного ребеночка в скуфеечке из лоскутков», которого видит Нехлюдов в деревне. «Ребенок этот не переставая странно улыбал­ся всем своим старческим личиком и все шевелил напряженно искрив­ленными большими пальцами. Не­хлюдов знал, что это была улыбка страдания».

Рисуя государственную машину и жизнь привилегированных классов, Толстой повторяет эпитеты: «чрезвы­чайно учтивые и чистые чиновники», «прекрасный, чистый, учтивый извоз­чик», «прекрасные, учтивые, чистые городовые», «прекрасная, чисто по­литая мостовая», «прекрасные, чис­тые дома», «швейцар в необыкновен­но чистом мундире» и т. д. Эти эпи­теты создают впечатление внешней чистоты паразитического су­ществования, которая- противопоставлена в романе грязной, не­устроенной, голодной жизни простых людей, жизни, где дети в скуфеечках перед скорой голодной смертью старчески улыба­ются...

Вдумчивый художник стремится понять и тех, кто объявил открытую войну порочному обществу, кто идет на каторгу за свои убеждения. Автор причисляет революционеров к разряду людей, которые «стояли нравственно выше среднего уровня об­щества», называет их самыми лучшими людьми. Революционеры вызывают у Нехлюдова сердечное расположение, а по словам Катюши, «таких чудесных людей... она не только не знала, но и не могла себе представить». «Она очень легко и без усилия поняла мотивы, руководившие этими людьми, и, как человек из народа, вполне сочувствовала им. Она поняла, что люди эти шли за народ, против господ; и то, что люди эти сами были господа и жертвовали своими преимуществами, свободой и жизнью за народ, заставляло ее особенно ценить этих людей и восхищаться ими».

В оценке революционеров, данной с точки зрения Катюши, нетрудно уловить и авторское отношение к ним. Обаятельны обра­зы Марии Павловны, Крыльцова, Симонсона. Исключение состав­ляет лишь Новодво-ров, претендующий на положение руководите­ля, с презрением относящийся к народу и уверенный в своей не­погрешимости. Этот человек принес в революционную среду то преклонение перед формой, перед мертвыми догматами в ущерб интересам живых людей, которое царило в бюрократических

кругах. Но не Новодворов определяет нравственный облик ре­волюционеров. Несмотря на глубокие идейные расхождения с ни­ми, Толстой не мог не оценить их нравственный подвиг.

Однако самый принцип насильственного свержения прогнив­шего общественного строя Толстой по-прежнему отвергает. В «Воскресении» сказались не только сила великого реалиста, но и трагические противоречия его страстных исканий.

В конце романа Нехлюдов приходит к горькому выводу: «Все то страшное зло, которое он видел и узнал за это время... все это зло... торжествовало, царствовало, и не виделось никакой возможности не только победить его, но даже понять, как по­бедить его». Вывод, который неожиданно для читателя и для самого себя находит Нехлюдов после всего им виденного и пере­житого, вытекает не из тех картин жизни, которые прошли перед его глазами. Выход этот подсказан книгой, которая оказалась в руках Нехлюдова,— Евангелием. Он приходит к убеждению, что «единственное и несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди,— признавать себя всегда виноватыми перед богом и потому неспособными ни нака­зывать, ни исправлять других людей». Ответ на вопрос о том, как уничтожить весь тот ужас, который видел Нехлюдов, оказывается простым: «Прощать цсегда, всех, бесконечное число раз про­щать, потому что нет таких людей, которые бы сами не были ви­новны...»

Кого прощать? Барона Кригсмута? Разве жертвы так же виноваты, как и палачи? И разве смирение когда-нибудь спасало угнетенных?

«Заставить весь мир прислушаться!» Отвергая революционные методы борьбы, Толстой продолжает бороться словом. Он подни­мает голос в защиту народа, когда после революции 1905 года крестьянские бунты завершаются массовыми казнями и крова­выми расправами. Он клеймит позором палачей-карателей в своей знаменитой статье «Не могу молчать» (1908), где называет участников освободительного движения «лучшим сословием рус­ского народа».

В сознании Толстого идет напряженное осмысление событий первой русской революции. В 1907—1909 годах он задумывает и начинает несколько произведений о революционерах. В рассказе «Кто убийцы? Павел Кудряш» (он остался незавершенным) рас-крывается история духовного становления крестьянского парня — умного, талантливого, работящего. Павел идет в город, посту­пает на фабрику, пытливо думает над причинами народных бедствий, становится членом «союза рабочих». С глубокой симпа­тией набросаны в рассказе образы и других революционеров — товарищей Павла. В одном из этих образов — профессионального революционера Антипатрова можно заметить черты сходства с Чернышевским и его героями — Лопуховым, Рахметовым. Не меняя своих взглядов на революционный путь общественного переустройства, Толстой все с большим пониманием и сочувстви­ем думает и1 пишет о героях-революционерах, ему близки их ненависть к царизму, их самоотверженное стремление к осво­бождению народа. Толстой готов разделить участь тех револю­ционеров, с которыми расправляются царские палачи, готов к тому, чтобы затянули и на его «старом горле намыленную ве­ревку».

Великий художник продолжает жить «вечно в тревоге и вол­нении». Дать благо людям, избавить их от страданий — вот что, по словам Толстого, ведет писателя, мыслителя и держит его в постоянном напряжении: как бы успеть сделать это, ведь может помешать смерть... И он спешит. Вместе с художественными произведениями, свидетельствующими о все растущей обличи­тельной силе толстовского гения («После бала», 1903, «Хаджи Мурат», 1896—1905 и др.), появляются десятки статей, которые наносят удары по самодержавию, церкви, полицейскому про­изволу, разоблачают лицемерие и разврат господствующих клас­сов.

Реакционеры с бессильной яростью следили за деятельностью Толстого: они не могли заставить его молчать. Новые произведе­ния великого писателя запрещались. Святейший синод отлучил Толстого от церкви, и ежегодно попы в церквах предавали его анафеме ' в одном ряду с «бунтовщиками Стенькой Рази­ным и Емелькой Пугачевым».

Толстой со спокойным презрением относился к правительст­венным и церковным гонениям, к нападкам продажной печати. Журналист А. С. Суворин писал в дневнике: «Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой, несомненно, колеблет трон Николая...»

К Толстому, как к художнику, мыслителю, педагогу, обще­ственному деятелю, тянутся прогрессивные люди России и многих стран мира. Ясная Поляна и московский дом Толстого становятся центрами, куда бесконечным потоком идут люди разных социаль­ных слоев, разных возрастов, разных профессий. В беседе с ве­ликим человеком они надеются разрешить мучающие их вопросы: как надо жить? Как избавиться от тяжких сомнений? Где искать правду? Чем помочь страдающему человеку?

Кто только не побывал в доме Толстого! Среди его посети­телей наряду с множеством его безвестных гостей мы встре­тим имена Тургенева, Чехова, Короленко, Горького, Стасова, Репина, Шаляпина и многих, многих других. Крупнейшие худож­ники Запада — Флобер, Золя, Мопассан, Голсуорси, Шоу — от­носились к Толстому с любовью и восхищением. Американский писатель Теодор Драйзер говорил, что именно произведения Толстого помогли ему найти свое призвание: «Как чудесно было бы стать писателем. Если бы можно было писать, как Толстой, и заставить весь мир прислушаться!» Это сказано очень точно: мир ждал каждого нового слова гениального русского писателя как слова правды, отвечающего на самые важные вопросы совре­менности. «Нам было слишком мало восхищаться творчеством Толстого,— говорил великий писатель Франции Ромен Роллан,— мы жили им, оно было наше. Наше — своей жгучей жизнен­ностью, своей юностью сердца...»

Росла известность писателя и среди новых, все более широ­ких читательских кругов — среди трудового народа. «Мы, люди тяжелого труда и тяжелой доли, сыновья одной с Вами несчаст-ной родной матери, шлем Вам привет, чтя в лице Вашем на­ционального гения, великого художника, славного и неутоми­мого искателя истины»,— писали Толстому в день его восьми­десятилетия петербургские рабочие.

К концу жизни все мучительнее становился для писателя разлад в его душе: порвав со взглядами привилегированных классов, он продолжал жить в обстановке барского дома, поме­щичьей усадьбы, семья его владела землей. Сам Толстой отка­зался от прав на имение, отказался и от собственности на свои произведения. Но сознание даже относительного благополу­чия среди беспросветной народной нищеты было для него нестер­пимым. Придя из соседней деревни, где снова, в тысячный раз, видел он человеческое горе — до изнеможения работающего вось­мидесятилетнего старика, крестьянку, у которой замерз муж, умирает от голода ребенок, Толстой пишет: «Кричу от боли» — и просит смерти. «Запутался, завяз, ненавижу себя и свою жизнь».

Не раз еще в 80-е годы Толстой порывался уйти из дому, но жалел жену и детей. 28 октября 1910 года восьмидесятидвух­летний писатель все-таки нашел в себе силы покинуть Ясную Поляну. Он надеялся пожить в естественной трудовой обстанов­ке, обрести духовную опору и, может быть, перед концом глубже понять себя и мир. В прощальном письме Толстой обращался к жене: «...пойми и поверь, что я не мог поступить иначе... Благо­дарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всем, чем я был виноват перед тобой».

В дороге Толстой заболеле воспалением легких. Пришлось ос­тановиться на станции Астапово Рязанской железной дороги (ны­не — станция «Лев Толстой»). В течение недели это глухое местеч­ко было поистине центром духовных интересов мира. Там, в доме начальника станции, умирал Толстой. Миллионы людей свои помыслы и надежды сосредоточили на том, чтобы продлилась его жизнь. А царское правительство в это время срочно пере­брасывало в Астапово жандармов и войска. Среди бюллетеней о состоянии здоровья Толстого, тревожных запросов со всех концов Земли железнодорожный телеграф передавал и такие распоряжения: «Прибыть в Астапово с оружием и патронами...»

7 ноября 1910 года Толстой умер.

8 статье «Начало демонстраций» В. И. Ленин писал: «Смерть Льва Толстого вызывает — впервые после долгого перерыва — уличные демонстрации с участием преимущественно студенчества, но отчасти также и рабочих».

Многотысячная толпа провожала гроб писателя в Ясную Поля­ну.

По давно высказанному желанию Толстого, он похоронен там, где когда-то прятала свою великую тайну «зеленая палочка» — на краю оврага в яснополянском лесу Старый Заказ.

«Идеал муравейных братьев, льнущих любовно друг к другу,— писал Толстой, вспоминая в конце жизни свое детство,— остал­ся для меня тот же. И как я тогда верил, что есть та зеленая

палочка, на.которой написано то, что должно уничтожить все зло в людях и дать им великое благо, так я верю и теперь, что есть эта истина и что будет она открыта людям и даст им то, что она обещает».

Творческое наследие Толстого'— ценнейшее достояние русской и общечеловеческой культуры, необходимое каждому человеку для его духовного становления. Горький сказал о Толстом:

«60 лет ходил он по России, заглядывал всюду; в деревню, в сельскую школу, в Вяземскую лавру и за границу, в тюрьмы,, этапы, в кабинеты министров, в канцелярии губернаторов, в избы, на постоялые дворы и в гостиные аристократических дам.

60 лет звучал суровый и правдивый голос, обличавший всех и все; он рассказал нам о русской жизни почти столько же, как вся остальная наша литература...

Толстой глубоко национален, он с изумительной полнотой воплощает в своей душе все особенности сложной русской пси­хики... Толстой — это целый мир. Человек глубоко правдивый, он еще потому ценен для нас, что его художественные произве­дения, написанные со страшной, почти чудесной силой,— все его романы и повести — в корне отрицают его религиозную филосо­фию...

Этот человек сделал поистине огромное дело: дал итог пере­житого за целый век, и дал его с изумительной правдивостью, силой и красотой.

Не зная Толстого, нельзя считать себя знающим свою страну, нельзя считать себя культурным человеком».

                                                   Список использованой литературы:

Ленин В. И. Лев Толстой, как зеркало русской революции; Л. Н. Тол­стой; Л. Н. Толстой и современное рабочее движение; Толстой и пролетарская борьба; Л. Н. Толстой и его эпоха.

Горький М. Лев Толстой.

Л. Н. Толстой в русской критике: Сборник статей.— М., 1962.

Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2 т.— М., 1960.

Л. Н. Толстой и его близкие.— М., 1986.

Бочаров С. Г. Роман Л. Н. Толстого «Война и мир».—4-е изд.— М., - 1987.

Громов П. П. О стиле Льва Толстого: «Диалектика души» в «Войне и мире».—Л., 1977.

Долинина Н. По страницам «Войны и мира».— Л., 1978.

Жислина   С. С. Добрый свет издалека. Невыдуманные рассказы о Л. Н. Толстом.— М., 1978.

Интервью и беседы с Львом Толстым.— М., 1986.

Кандиев Б. И. Роман-эпопея Л. Н. Толстого «Война и мир». Коммента­рий.—М., 1967.

Камянов В. И. Поэтический мир эпоса.— М., 1978.

Кузьминская Т. А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне: Воспомина­ния.—М., 1986.

Л ом у нов К. Н. Ленин читает Толстого.— М., 1980.

Ломунов К- Н. Лев Толстой в современном мире.— М., 1975.

М а и м и н Е. А. Лев Толстой: Путь писателя.— М., 1978.

М от ы л е в а Т. Л. «Война и мир» за рубежом: Переводы. Критика. Влия­ние.—М., 1978.

Поповкйн А., Л о щ и н и н Н., Архангельская Т. Л. Н. Толстой в портретах, иллюстрациях и документах.— М., 1961.

Чичерин А. В. Возникновение романа-эпопеи.—2-е изд.— М., 1975.

Шкловский В. Лев Толстой.—2-е изд.— М., 1967 (серия «Жизнь за­мечательных людей»).